Читать интересную книгу Рояль в горах - Светлана Куликова

– Разберусь, – пробасил Анатолий, натягивая тулуп. – Не ходите за мной в отделение. Сам к вам приду.

Дежурный, просмотрев записи, никаких данных о задержании Алексея не обнаружил. Нашлась пропажа в кабинете следователя. С порога Ярмолюк понял, что полицейский с цыганом достичь согласия, ясное дело, не могут.

– Читай, – раздражённо тыкал пальцем в ворох бумаг полицейский. – Что тут написано?

– Гражданин начальник, – таращил в ответ чёрные очи цыган, – ничего не понимаю!

– Русских букв не знаешь? Или своего языка? Тут ведь русскими буквами цыганские слова написаны или нет? – горячился следователь.

– Буквы знаю, слова знаю, а что написано никак не пойму! Отпусти, я ничего не сделал, только вчера приехал…

– Все вы «только вчера приехал»!

Писатель пожал руку бывшему коллеге и оглядел заваленный какими-то бумажными клочками стол.

– Вот, – следователь возмущенно сгрёб бумаги и потряс ими перед Анатолием, – надо сдать в архив дело одного карманника, а мы не можем прочитать его переписку. Четыре года ловили. Этот цыган как волк-одиночка погоню нутром чуял: только очередную лёжку накроем, а его там уж нет, одни записки. В них, может, имена какие, адреса… Надо бы перевести на русский. Алексей грамотный, я знаю, он с моей дочкой в одном классе учился, а тут «дурака включил» и мозги мне компостирует.

– Всё он понимает! – усмехнулся Ярмолюк. – Но, как любой цыган, ждёт от власти неприятностей, потому на всякий случай притворяется. Дай, гляну.

Взял исписанный карандашом листок. Действительно, буквы русские, слова цыганские… «одэс тэ… хасиём… на ром…»

Анатолий читал и мысленно переводил.

Кочевать в феврале – безумие. Никакой цыган не кочует в феврале. Но что же поделать, когда именно в феврале под цыганскими ногами загорелась земля?..

«Знакомая история», – подумал Ярмолюк. Впрочем, в Прокопьевске все её помнили…

Отчего тогда ромалы разом сорвались с места – доподлинно никто не знал, но в народе поговаривали, будто обманули они лихих людей и те пригрозили им смертью. Только недалеко табор ушёл. Накрыло беглецов пургой… О том и писал на листке цыганский вор… На другом – о судьбе своей и о матери, и ещё – о любви к русской девушке…

– Это, – писатель вдруг отчего-то охрип и закашлялся. – Это не воровская переписка, нет тут никаких явок-паролей… Стихи это. Не надо их в архив. Отдай мне.

– Стихии-и-и? – удивлённо протянул следователь. – Ну, ладно. Стихи нам без надобности, забирай. А тебе-то зачем?

Ярмолюк ошеломлённо смотрел на бумажные обрывки, словно те сами собой заговорили поэтическими строками.

– Хорошие стихи, – повторил он. – Переведу, напечатаю. Как звали того цыгана?

– Талисман.

***

– Миро чаворо, миро Талисман, – сказала юная цыганка мужу, когда их первенец появился на свет, – мой мальчик, мой Талисман. Пока он с нами, ничего плохого никогда не случится!

У многих цыган по два имени: одно значится в документах (если, конечно, у цыгана есть документы), а другое – каким мама называет. Очень любят ромалы красивые имена: Ангел, Золотой, Золушка, Куколка… Верят: есть в тех именах магическая сила оберега.

Только никого не уберёг черноглазый Талисман. Даже себя.

Отец его пропал где-то на российских просторах. Уехал в город Гусь-Хрустальный счастья искать. Пообещал: «Ждите, приеду с деньгами». Ждала его жена, да не дождалась.

«Нехорошо жить нахлебниками на наших шеях, – сказали ей родственники. – Зарабатывай, как все».

Через полгода молодую мать арестовали за сбыт наркотиков. Пять лет колонии присудили.

– Ай, – причитали над Талисманом цыганки. – За что ребёнка осиротили?! Разве это её товар? Она его делала? Она – ромны – цыганская женщина, ей на роду написано торговать. Разве торговать – плохое дело? Никого она не убила, не ограбила! Пусть тех сажают, чей это плохой товар!

Кто их слышал? Земля да небо…

Вырастили мальчонку тётка и дядя, у которых своих детей было пятеро плюс приёмных трое. Не бросили, в детдом не отдали, выкормили, грамоте обучили и даже ремеслу. Воровскому.

Талисман красть не хотел. Ему нравилось учиться, книжки читать, стихи сочинять… Только линия жизни цыгана ветром по пыльной дороге начертана, и не свернуть с неё. Написано «чёр» – «вор» – и будешь до конца дней своих кошельки подрезать.

Пропал ром Талисман. Остались от него лишь «Дело» в полицейском архиве да слова на мятых обрывках. В тех словах – таинственным кодом поэзии – небесная музыка земных человеческих чувств.

Как тосклива земля без веселых цыганских костров,/Без платков разноцветных и песен печальных и нежных./Там, где табор шумел, только тени холодных ветров,/Да звенят ковыли, будто плачут о днях безмятежных.

…Это счастье моё нежданное,/ Это горе, чтоб мне пропасть./Ты – любовь моя окаянная,/Вспышка молнии, ветра страсть./…/У меня душа чёрным вороном/На могильном кресте молчит,/А твоя душа на все стороны/Песней жаворонка звучит…

Ай, да что там! Где поэзия, а где – чёр!..

Но Талисман хоть и жил вором, все ж таки был поэтом, а значит – пророком, и сам предсказал свою судьбу.

Не гадай мне, старая цыганка,/О судьбе цыгана – не гадай./Я и сам сегодня спозаранку/Видел, как оскалилась беда./…/Я, конечно, не сбегу далёко,/Мне не нужно далеко бежать —/Ведь у той былинки одинокой/Я останусь навсегда лежать…

***

– Сидит? – спросил писатель Ярмолюк, рассовывая мятые клочки по карманам.

– Застрелили при попытке к бегству, – следователь завязал шнурки тощей папки, довольный, что не нужно возиться с переводом загадочных каракулей. – Взяли на квартире очередной любушки. И как же этого Талисмана наши русские бабы обожали! Ни одна не выдала. Даже обманутые слова худого о нём не сказали. Мы сами его выследили. Это для него уже не первая ходка была бы. Видать, не захотел опять в тюрьму, вот и рванул дурноломом наудачу, только от пули не убежишь.

– О как! А в паспорте у него какое имя значилось?

– Не было при нём документов. Как назвала его подружка, у которой он до ареста жил, так в деле и записали: Талисман. Можно сказать, безымянным бомжем похоронили. Даже не знаю, где…

– Можно, я пойду? – подал голос повеселевший Алексей.

Он уже понял, что к нему претензий нет, что его задержание – это как бы приглашение в переводчики. Жёстко, конечно, пригласили. Только чего другого ждать цыгану от полиции?

– Сейчас вместе пойдём, – Ярмолюк попрощался со следователем и вслед за Алексеем вышел в метельную стынь.

«Эх, Талисман, растерял ты свой дар на смутных дорогах. Сколько там стихов сохранилось – пятнадцать? двадцать? не больше… Но на тонкую книжицу хватит. Надо издать, чтобы не пропали», – думал Анатолий, прижимая локтями оттопыренные карманы и прикидывая, у кого из местных ромал попросить помощи в переводе – своих знаний языка вряд ли достанет…

Стемнело. Холодно и отстранённо смотрели крупные звёзды с антрацитово-чёрного неба, расписанного туманностями, словно сибирская земля снежными метелями.

Ярмолюк с Алексеем шли молча, уткнув носы в поднятые воротники. С ними рядом незримой тенью шёл Талисман, нёс на бумажных обрывках непростую свою судьбу…

Кто мне скажет, зачем и откуда приходит беда?/Я не знаю ответ, и мой взор устремляется к небу…/Но молчат небеса, и безмолвствует в речке вода,/Гаснет день, и качается мир, ускользающий в небыль…

***

…Словно замёрзшую в камень полумёртвую ворону, подобрал Анатолий Ярмолюк стихи Талисмана, отогрел и выпустил на волю. Затеряются они среди тысяч других или найдут путь к своему читателю?..

Ответ знает лишь тот, кто наделил цыганского вора талантом Поэта…

Примечание автора: рассказ написан на основе подлинных событий, но не является документально точным

Рояль в горах

Майорка. Вальдемосса. Ноябрь 1838 года

…Вершины гор скрывает мокрый туман; виноградники и оливковые рощи на их склонах едва просвечивают сквозь мелкий назойливый дождь. Серый ослик старательно упирает тонкие копытца в каменистую тропу. Сидящий на нём молодой мужчина в просторном непромокаемом плаще с капюшоном встревоженно обращается к устало шагающей рядом женщине:

– Аврора, дорогая, я волнуюсь за инструмент, на него не должна попасть влага.

– Всё хорошо, мон ами, матросы надёжно упаковали его в брезент…

Пьетро прислушивается к звукам незнакомой речи. Он старается не смотреть на женщину: смущает её мужской костюм – кожаные штаны, высокие сапоги, шляпа…

«Надо проследить, чтобы этого безобразия не увидела Каталина, – думает Пьетро, – дочка скоро выходит замуж, не понравится семье жениха, если девушка станет общаться с такой срамной женщиной. Говорят, переодетая в мужчину мадам приехала со своими детьми и… любовником! Подумать только! Тьфу, какой позор! Господин тоже подозрительный: сильно кашляет, как бы не завёз на остров заразу… Зачем-то они тащат с собой большой и тяжёлый музыкальный инструмент. Двадцать матросов волокут его к монастырю – видно, эти господа богаты… Пожалуй, они хорошо заплатят за мясо, хлеб, сыр, вино, можно будет ещё собрать денег к свадьбе дочери…»